|
Цимес на канате
Цимес на канате
Каждый город имеет личности, которые остаются в его истории. И необязательно они должны восседать на административной лестнице. Даже наоборот. В песнях поется о Косте с шаландой, о тете Соне, дяде Ване. Как правило, ценится то, что олицетворяет юмор с подтекстом, с изюминкой: всё, что вызывает у человека смех, удивление, что так необходимо для положительных эмоций. Есть даже понятие как одессит по национальности. Габровские анекдоты, одесские сленговые разговоры – это же настоящие спектакли! Их участники и слушатели расходятся в приподнятом настроении.
Например, разговор в общественном дворе:
- Абраша, где вы сохнете белье?
- У духовке на веревке. А шо тебе?
- Да ваше место на дроте свободно. Слушай сюда: Сара повесила белье, а дети подумали, что это бюстгалтер – это гамак и начали в нем качаться. Я вообще запретил ей эту наглядную агитацию. А шо тебе за интерес?
- Да мимоходом бросишь косяк на дрот, и становиться млосно.
- Хаим, а как это млосно?
- Я спешу, спроси у Сарочки!!!
Такой колоритной личностью в довоенном Никополе был Мотя Гильдин. С каждым годом его извоз мельчал, а Мотины глаза тускнели, и в какой – то из дней город облетала весть, что Моти не стало. Слышалось: «Имейте в иду: все мы потеряли человека» – «И город тоже» – добавил кто – то.
Новопавловской хозяйке, купившей перед Пасхой мешок белой глины для побелки хаты и нанимавшей извоз, Мотя говорил: - Мадам, это не цена за извоз. Мой мерин с неё ржать будет. Не в весе дело, а в расстоянии. Базар уже сделан. Порожняком, под собачий лай, с конца Новопавловки, - извините, накиньте пару совков овса для мерина, и мы, мадам, уже едем.
Фаэтон на резиновом ходу движется по мостовой, на платформе новопавловская мадам, а Мо-тя, раскланиваясь со знакомыми налево и направо, восседает на облучке. Вдруг:
- Прор… Циля, как Герш?
- Уже при здоровье.
- Ну это уже кое – что! Рывчик, слыхал, бросил музицировать и не ходит в филармонию?
- Нет. Мотя, а твой Миша?
- Да.
- Что да?
- Ну тоже нет.
А другая никопольская личность – знаменитый Лева, один из первых директоров гастронома, слыл мастером по спасению подпорченной бочковой рыбы. Его дед держал частную коптильню, Например, если у продавца спрашивали, хороша ли селедочка и получали ответ, что мол, можно пальчики облизать, то кто – нибудь мог добавить: «А вроде был слух, что Лева делал ей примочки».
И тогда продавец предлагал попробовать кусочек рыбы. И тут раздавалось:
- Мадам Макарова! Учитывая, что ваш Жора выбросил этот мерзкий аппендикс моему племяннику, я не советую.
Это означало, что Жора – доктор вырезал аппендикс племяннику, и дядя в знак благодарности не советует покупать рыбу, которой Лева уже «делал примочки».
Главным мастером по оформлению магазинов и учреждений был Боря Нос. Прозвище он получил по праву: его нос на двоих рос, а одному достался. Он говорил заказчику, что может разделать панели под дуб, под орех или ясень скрипучий. Ударяли по рукам. Боря получал небольшой аванс и спешил к своему другу – точильщику Филе, чтобы вместе «принять» у тети Бетти. Её ларек зеленого цвета с маленьким окошком находился на том месте, где раньше была Покровская церковь. Заказ отпускался на розлив, а пиво – с пирожком, зимой – с подогревом и при этом сопровождался тихим голосом:
- Только для вас.
Все знали, что это ложь чистой воды, но слушать было приятно.
Коллега тети Бетти – Борис – торговал вином с южной стороны шопы. (Так называлось то белое здание за спиной у памятника Богдану Хмельницкому, которое сейчас разбирают на кирпичики). Заведение все называли «У Бориса». Его достоинством было в том, что открывалось оно в 6 часов утра, и там имелась черная книга долгов. На 59-м году жизни Борис закрыл свое заведение и ушел работать на ЮТЗ. И через год, с приличной пенсией и почетным правом сохранения пропуска на завод, ушел на заслуженный отдых.
Напротив заведения Бориса стоял конь в яблоках, рядом висела экипировка для всадника: чапаевская бурка, черкеска с кинжалом. Можно было сфотографироваться на фоне большого панно, изображавшего Черное море с кипарисами и ротондой. Фотографа звали Королем. Это был высокий, как жердь, седой старик, с фотоаппаратом на треногом штативе. Он накрывался черной попоной, из – под которой выглядывали лишь две ноги в обуви и три тонкие, как у журавля, деревянные ножки штатива. Любопытным мальчишкам кричал:
- Выйди из магазина и закрой дверь, - хотя все это происходило на улице.
Фотограф наводил резкость, сам себе командовал: «Внимание!» и щелкал затвором. Вывеска гласила, что фото будет готово через 5 минут, но мастер советовал приходить после обеда за снимками, сделанными утром.
А вот и сам знаменитый и всеми уважаемый Платон Федорович – начальник спасательной службы водной станции со штатом в два человека – Пиней и Николаем. Платон Федорович был стариком строгим. Он постоянно разглаживал седые усы по сторонам, носил морской китель и фуражку с крабом. Форма от времени приобрела неопределенный цвет, но пуговицы сияли ярким блеском. Люди идущие по набережной, с улыбкой приветствовали его, а он, невозмутимый, чуть кивал головой и давал своим матросам команду: «Отчаливай!». И смотрел на течение Днепра, уносящего свои воды, как чело-веческие годы – навсегда и безвозвратно.
В те годы на противоположном берегу на зеленом фоне плавен был виден сказочный белый домик на высоких сваях. Каждый год в весенний паводок вода поднималась на три – четыре метра, доходя до самого его основания. Это было царство Лёвки – бакенщика, зажигающего на ночь фонари на форватере. На корме лодки можно было видеть загорелого, обнаженного по пояс здоровяка с длинным веслом в руках. Отталкиваясь от дна мелководья, он гнал лодку в верховья Днепра зажигать фонари. Назад легче: лодку несло течением.
Лева любил порыбачить, а в его отсутствие ребята подбирались к домику, чтобы посмотреть лису на цепи, которая служила за собаку. Озорники дразнили её и норовили отвязать. Во время паводков хозяин поднимал её на погост, и она бегала вокруг домика. Её тявканье эхом возвращалось по водным просторам Днепра.
Проплывая мимо лодки, какой – нибудь хлопец просил:
- Па, давай подгребем поближе к домику и посмотрим на лису.
В просьбах обычно не было отказа.
А непрошенным гостям иногда доставалось от широкого кожаного ремня Левки. Ох и долго были видны следы на спинах озорников! И по заслугам.
Жил у него и енот, но однажды хитрец якобы сбросил ошейник и сбежал.
Никополь всегда был речным портом, и его связь с Одессой закономерна, даже приколы и разговоры идентичны. Много никопольчан проживает в Одессе, а одесситов - в Никополе. По общему мнению, в состав пяти частей света входили Европа, Азия, Одесса, Херсон и Никополь. Где – нибудь во дворе можно было услышать такие диалоги:
- И шо там? Новость держу. Мойша живет теперь не на Новоарматурной, а переехал на Шолом – Алейхема.
- «Титаник» - это наша работа. Его потопил Айсберг. Шо, не веришь? Шоб я на тебя упал. Ой, перестань сказать.
Или:
- На прошлой неделе Мотя капал слезы в ладонь.
- И шо?
- Ночью ему постучали в двери, он тихонько встал с крывати и спрашивает: «И кто там?» - «ОГПУ. Здесь живет Мотя Абрамович – торговец живым товаром»? – «Да» - «Где твои девки?» - «Какие девки?»
- «Последний раз спрашиваем». Так переговаривались через дверь, а утром обнаружил, что остался без единого (т.е. одного петуха и одного яйца». Они с Фирочкой торговали курами. Вы её знаете. Она говорит так бистро – бистро, что я даже со своим ухом не поспеваю за ней поспевать».
Богатство языка неисчерпаемо. Эти фразы сидят во мне с детства и иногда странным обра-зом переплетаются с сегодняшним днем.
- А шо мы имеем на сей день? Пух из шкварки.
- Ну хорошо. На Лонжероне и никопольском пляже полно, но где же хохот на весь рот?
- Шоб видеть загар везде, а не в частности, раньше оттопыривали купальник, а сейчас, чтобы посмотреть на его цвет, нужно раздвинуть ягодицы. Так я вас спрашиваю: это в конце концов нравственный взлет или мы уже в яме? Мой внук говорит, что я не догоняю. Это кайф в натуре.
Осталось одна фигура на город – Фильдмон. Вы шо, его не знаете? Его тетя, которая ушла морем в Израиль, говорила: «Мой племянник Шурик – самый умный, при нем даже диссертация».
- Вы забыли Сему Беркаса? Он в ДК со сцены так кричал «Но пасаран!», что многие подумали: опять началось. Оказалось, они с Ессей, который носит очки на бровях, делают КВН.
- Ну, имел он на этой муке какую – то занюханную копейку. Но сейчас, в это налоговое время, чтоб Даль был так жив, он бы перенес в своем бестолковом слове мука ударение на первую гласную.
- Мой знакомый приехал на обетованную и попросил таксиста показать ему место, где евреи плачут и бьются головой о стену. И шо вы думаете? Он привез его в налоговую инспекцию. Но у них и у нас две большие разницы. Там выходят из инспекции с лицом и живыми. А у нас – вынос тела в белых та-почках.
И немножко грустно: чем больше людей уезжают на обетованную, тем меньше слышится смех в наших городах. Послушал бы Жванецкий живой разговор на базарах в старину – непременно бы воскликнул: «Так это же цимес на канате».
К сожалению, сейчас наш общий знакомый вторит ему: «Маємо те, що маємо». То есь канат остается, а цимеса лишаемся.
И немеем мы потихоньку.
М.Д. Продан
|
| Категория: Воспоминания | Добавил: Kadet (20.03.2009)
| Автор: М.Д. Продан
|
| Просмотров: 1275 | Комментарии: 4
| Рейтинг: 5.0/8 |
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи. [ Регистрация | Вход ] |
|
